Сакурадзака Хироси - Тебе лишь нужно убивать [жесткая версия]
Я напряг своё тело, ожидая быть сшибленным в любой момент.
Мои руки тряслись. Немного зачесалась спина. Складки моего внутреннего костюма надавили на меня.
Чего они ждут?
Первый снаряд не поразил Йонабару.
Вместо этого выстрел, который должен был убить его, был сделан по мне. У меня не было времени, чтобы сдвинуться хоть на миллиметр. Я никогда не забуду вид вражеского копья, летящего прямо в меня.
5
Книга в мягком переплёте, которую я читал, лежала рядом с подушкой.
Это был детективный роман про американского сыщика, который якобы являлся какого-то рода экспертом по вопросам Востока. Я остановил указательный палец на сцене, в которой все ключевые персонажи собрались вместе на ужин в японском ресторане в Нью-Йорке.
Не поднимаясь, я осторожно осмотрел казарму. Ничего не изменилось. На теле красотки в купальнике до сих пор красовалась голова премьер-министра. Радио с охрипшими басами выскрипывало музыку с верхней койки; певец с того света предостерегал нас не плакать из-за потерянной любви. Подождав с целью убедиться, что далее девушка-диджей своим подростковым голосом будет сообщать прогноз погоды, я сел.
Я переместил свой вес, сев у края кровати.
Я ущипнул себя за руку изо всех сил. Место, где я ущипнул, сильно покраснело. Оно болело, как последняя сука. Слёзы размыли моё зрение.
— Кейдзи, подпиши это.
Йонабару вытянул шею за край верхней койки.
— …
— Что случилось? Всё ещё спишь?
— Не. Тебе нужна моя подпись? Конечно.
Йонабару исчез из поля зрения.
— Не возражаешь, если я спрошу кое-что немного странное.
— Что? Мне просто нужно, чтобы ты подписал по пунктиру, — его голос донёсся сверху каркаса кровати. — Больше ничего не надо писать. Это вовсе не смешно, рисовать на обратной стороне лейтенанта или кого ещё.
— С чего мне делать это?
— Не знаю. Это то, что я сделал, когда впервые расписывался.
— Только не начинай нас сравнивать — а, забудь. То, что я хотел спросить, это завтрашняя атака, хорошо?
— Конечно. Это не те вещи, какие они будут менять в последний момент.
— Ты никогда не слышал о том, как кто-нибудь проживает какой-нибудь день снова и снова?
Была выдержана пауза, прежде чем он ответил.
— Ты уверен, что проснулся? День после вчера — это сегодня. День после сегодня — это завтра. Если бы всё работало не так, у нас не было бы Рождества и дня Святого Валентина. Нам были бы кранты. Или нет.
— Ага. Точно.
— Слушай. С завтрашней операцией ничего такого.
— …Точно.
— Будешь столько волноваться, превратишься в тыкву — у тебя поедет крыша ещё до того, как им предоставится шанс вынести тебе мозги.
Я безучастно уставился на алюминиевые трубы, составляющие каркас кровати.
Когда я был ребёнком, война с Мимиками уже началась. Вместо игр в ковбоев и индейцев или полицейских и воров мы сражались с пришельцами, используя игрушечные пистолеты, стреляющие пластиковыми пульками. Когда ими попадало по тебе, немного жгло, но не более. Даже с близкого расстояния они едва ли могли причинить урон. Я всегда был героем, принимающим на себя урон ради победы команды. Я отважно бросался на линию огня, поглощая одну пулу за другой. Я совершал небольшой прыжок с каждым удачным попаданием, подкрепляя его импровизированным танцем. В этом я был действительно хорош. Вдохновлённые смертью героя его товарищи начинали массированную контратаку. С его благородной жертвой он обеспечил человечеству спасение. Будет объявлена победа, и дети, которые были плохими парнями, вернутся на сторону людей и вместе с ними отпразднуют победу. Тут таких игр не было.
Изображать героя, которого истребили в битве, это одна вещь. Но смерть героя на реальной войне совсем другое дело. По мере взросления я понял разницу, и я знал, что не хочу умирать. Даже во сне.
От некоторых кошмаров ты не можешь пробудиться, сколько бы раз ты ни пробовал. Вот я был заперт в кошмаре, и не важно, сколько раз просыпался, я всё равно оставался в его ловушке. Худшее, что я понял, я был пойман в некую петлю, из которой не мог вырваться. Я придушил внутри себя панику.
Но в самом ли деле это случалось со мной снова?
Тот же день, который я уже дважды прожил, вновь развернулся передо мной. Или же это всё было простым кошмаром. Разумеется, вещи будут происходить так, как я запомнил их. Это всё было в моей голове, так почему бы и нет?
Это было нелепо. Я шлёпнул матрац.
Я увидел во сне это чёрное остриё, летящее на меня? Было ли копьё, что разнесло мою нагрудную пластину и пронзило мою грудную клетку, лишь в моей голове? Неужели я навоображал кровь и отхаркивающиеся куски лёгких?
Позволь рассказать тебе, что происходит, когда тебе разносят лёгкие. Ты захлёбываешься, не в воде, но в воздухе. Вдыхай так сильно, как хочешь, повреждённые лёгкие не могут передать кислород, необходимый твоему телу, в кровоток. Все вокруг тебя, все твои друзья вдыхают и выдыхают, не задумываясь об этом ни секунды, пока ты один единственный захлёбываешься в море воздуха. Я никогда не знал об этом, пока это не приключилось со мной. Я определённо не выдумал это. Это произошло на самом деле.
Не важно, сказал бы я кому-нибудь об этом, поверил бы кто-нибудь мне. Это всё равно будет правдой. Ощущение, запечатлённое в моём разуме, было достаточным тому доказательством. Боль, что пронзает твоё тело, подобно удару молнии, чертовски тяжёлые ноги, словно их набили мешками с песком, ужас, что настолько велик, что сдавливает сердце — это не могло быть плодом воображения и сном. Я не был уверен как, но я был убит. Дважды. В этом нет сомнений.
Я не против того, чтобы послушать Йонабару, который рассказывал какую-то историю, уже слышанную мной ранее. Чёрт, я делал это десять раз, сотню раз, чем больше, тем лучше. Наша ежедневная рутина была наполнена одним и тем же дерьмом. Но отправляться обратно в битву? Нет, спасибо.
Если бы я остался, я бы умер. Умру ли я до или после Йонабару, это вообще неважно. Мне никак не выжить в перестрелке. Я должен убираться. Я должен быть где угодно, но не здесь.
Даже у святых есть предел терпения, а я не был святым. Я никогда не был тем, кто слепо верит в Бога, Будду или какое-то ещё подобное дерьмо. Но если кто-то там сверху предоставил мне третий шанс, я не собираюсь попусту терять его. Если продолжу сидеть здесь и таращиться на верхнюю койку, единственное будущее, которое меня ожидает, это мешок для тел. Если я не хочу умереть, я должен принять меры. Сперва делай, потом думай. Как раз так они учили нас на тренировках.
